Пушкинский бал.

Взято с блога Пани Инолы.
Много раз читая романы Пушкина, можно было перенестись вместе с Татьяной и Ленским на бал. Однако рядом с полетом фантазии всегда живет стремление узнать, «как это было на самом деле».
Пушкин, как известно, обучался основам классической хореографии. Поэтому нет ничего удивительного в том, что многие исследователи полагались на пушкинские строки как на почти профессиональную запись поз и движений танца.
Для образованного дворянина той поры владение некоторыми художественными навыками, начатками искусств было такой же неотъемлемой частью воспитания, как умение фехтовать, знание французского языка, владение искусством верховой езды. Набросать портрет, сделать зарисовку в путевом блокноте, сочинить «альбомное» стихотворение хуже или лучше умел почти каждый. А танцевать умели все. И только начисто лишенные музыкальных способностей ни разу не попробовали «накропать» мазурку или вальс. Слава дилетанта украшала дворянина. Ведь само слово «дилетант» происходит от итальянского dilettante (любитель) и, согласно словарям прошлого века, означает «любитель музыки и искусств вообще». Так называли человека, занимающегося творчеством «для собственного удовольствия, а не как художник или артист по профессии». Сухой педантизм профессионализма считался уделом низших слоев общества. Например, не многие знают, что от композиторских опытов дипломата и литератора А. С. Грибоедова дошли до нас два крохотных вальса, и оба — поистине маленькие шедевры.
Прелесть бала заключалась не только в танцах. При всех диктуемых этикетом условностях поведения, именно бал становится «лирическим центром» общественной жизни эпохи. Сама атмосфера бала казалась пропитанной многообразными оттенками лирического чувства: от легкого бального флирта до встреч, решающих судьбу (вспомним пушкинское «верней нет места для признаний»). В бальном церемониале было много театрального, но это был театр особого рода, театр, где зрителями и актерами были одни и те же люди. Культура бального поведения, сама драматургия бала требовали от участников некоторого артистизма. Он был необходим не только во время танца. Умение вести светский разговор, умение с достоинством снести обидно затянувшееся ожидание между танцами, умение не показать разочарования, замаскировать равнодушие, проявить снисходительность, выразить заинтересованность — все эти умения на ярко освещенной десятками перекрестных взглядов «сцене бального зала» были обязательными для «властвующего собой» светского человека.
Неспособность соответствовать этикету замечалась и высмеивалась, нежелание играть привычную роль воспринималось как фрондерство. При этом надо помнить, что на балу всегда было место неожиданности, сюрпризу, случайности. Живая непредсказуемость придавала каждому балу новый интерес. Поразившие и запомнившиеся детали обсуждались в письмах, попадали в мемуары. В колоритной подробности, сохранившейся в памяти мемуариста, подчас можно обнаружить характернейшую черту, важную для понимания быта эпохи.
Принадлежать к определенному кругу и при этом не уметь танцевать было невозможно. Плохо танцевать — позорно. Михаил Иванович Глинка по выходе из Благородного пансиона обнаружил явную недостаточность своей танцевальной подготовки.
Бальный сезон продолжался круглый год, исключение составляли только семь недель Великого поста; чаще всего балы давали зимой, начиная с ноября. Танцевали ежедневно, иногда на нескольких балах за день. Реплика Чацкого в «Горе от ума»: «Сегодня бал, а завтра будет два» — вовсе не звучала преувеличением.
Великосветские балы, особенно те, на которых присутствовал император или другие члены императорской фамилии, отличались особой роскошью и многолюдностью.
Для представителей высшей аристократии устройство балов превращалось в непрерывное соревнование честолюбий. Если не получалось превзойти в роскоши, придумывали что-нибудь особенное.
Давать один-два бала ежегодно считали своей «общественной обязанностью» представители дворянских фамилий не только обеих столиц, но и провинции. Особенно отличались те семейства, в которых подрастали невесты на выданье. По всему перечисленному выше можно судить о громадности расходов на устройство бала. Вспомним пушкинскую характеристику отца Евгения Онегина: «...Долгами жил его отец, / Давал три бала ежегодно / И промотался наконец». Впрочем, роскошествовали и «пускали пыль в глаза» не все. Балы, которые давала известная всей Москве Марья Ивановна Римская-Корсакова, особенно нравились щедростью освещения. Другие же не могли себе позволить такого расхода, хоть и тянулись за богачами, и про них сплетничали, что в их бальных залах так темно, что «с одного конца зала до другого нельзя было различить лица».
Все сказанное выше относилось к балам, собиравшим многочисленное общество, но закрытым для свободного посещения. Попасть на них можно было, только имея именной пригласительный билет. Но постепенно становились все более популярными и так называемые общественные балы. Для посещения такого бала достаточно было купить входной билет. Цена билета колебалась, но десятирублевый считался уже дорогим. На такого рода балах состав публики не был однородным.
Особняком стояли балы, которые давали известные учителя танцев для своих подрастающих учениц и учеников (так называемые детские и подростковые балы). Они становились как бы репетицией перед выходом в большой свет. Их любили посещать в том числе и молодые люди, присматривавшие себе невест.
Самой сложной частью подготовки к балу, помимо костюма, была собственно хореографическая выучка. Тренаж был многолетний и мучительный, способы обучения — жестокими. Начинать следовало с восьми-девятилетнего возраста. Все казенные учебные заведения старались приглашать лучших наставников, вельможи и аристократы брали домашних учителей, иные же прочие имели возможность посещать танцевальные классы. Самыми популярными учителями танцев становились знаменитые по выступлениям на императорской сцене танцовщики и балетмейстеры.
Только приобретя основательную школу и выправку, можно было переходить к изучению более современных бальных танцев. К тем же, кто торопился и норовил поскорее перескочить через трудный начальный этап обучения, танцмейстеры и знатоки старшего поколения относились крайне неодобрительно. «По большей части родители учат своих дочерей танцевать только для того, чтобы вывозить их на балы и чтобы им дать через это средство составить выгодную партию...»; «...нынче без выправки корпуса и ног прямо учат разным танцам...» — сетуют ревнители традиций. Они-то хорошо помнили, как мучительно было ходить в неудобном корсете, выпрямляющем спину, как нестерпимо болели ноги, насильно развернутые и буквально «забитые» в специальные колодки для достижения специфической балетной выворотности.
Истинно светский человек должен был знать не только те правила, которым надлежало следовать, но и те, которые полагалось нарушать. К примеру, приехать на бал точно к назначенному в приглашении времени было бы для искушенного завсегдатая непростительной ошибкой. Балы начинались поздно, а съезжались на них еще позже. Как правило, время начала бала назначалось с таким расчетом, чтобы успели после спектакля завзятые театралы, — в девять-десять часов вечера и даже позже. Раньше — в семь-восемь часов — начинались особо торжественные и многолюдные, а также официальные придворные балы. Некоторое время балы, на которых присутствовала императрица Александра Федоровна, начинались в шесть часов вечера, чтобы, по совету доктора, она могла покинуть бал не позже десяти часов. «Завтраки с танцами» и утренние балы, соответственно, назначались на дневное время. Поскольку опаздывать было модно, великосветские герои Пушкина часто на балы опаздывают, появляясь то к вальсу, то к мазурке.